Неточные совпадения
«Одним из тех ужасных, редких явлений в природе, случающихся, однако же, чаще в Японии, нежели в других странах, совершилась гибель фрегата «Диана». Так начинается рапорт адмирала к великому князю, генерал-адмиралу, — и затем, шаг за шагом, минута за минутой, повествует о грандиозном событии и его разрушительном
действии на берегах и на фрегате.
Генералы, сидевшие в застенке и мучившие эмиссаров, их знакомых, знакомых их знакомых, обращались с арестантами, как мерзавцы, лишенные всякого воспитания, всякого чувства деликатности и притом очень хорошо знавшие, что все их
действия покрыты солдатской шинелью Николая, облитой и польской кровью мучеников, и слезами польских матерей…
Князь высказал свою фразу из прописей в твердой уверенности, что она произведет прекрасное
действие. Он как-то инстинктивно догадался, что какою-нибудь подобною, пустозвонною, но приятною, фразой, сказанною кстати, можно вдруг покорить и умирить душу такого человека и особенно в таком положении, как
генерал. Во всяком случае, надо было отпустить такого гостя с облегченным сердцем, и в том была задача.
Генерал с своей стороны очень горячо и добросовестно отнесся к своей задаче и еще в Петербурге постарался изучить все дело, чтобы оправдать возложенные на него полномочия, хотя не мог понять очень многого, что надеялся пополнить уже на самом месте
действия.
На другой день по приезде Лаптева, по составленному
генералом маршруту, должен был последовать генеральный осмотр всего заводского
действия.
— Наша задача — выбить эти фирмы из их позиции, — глубокомысленно говорил
генерал. — Мы устроим ряд специальных съездов в обеих столицах, где представители русской промышленности могут обсудить свои интересы и выработать программу совместного
действия. Нужно будет произвести известное давление на министерства и повести отчаянную борьбу за свое существование.
Но внушительно-холодное у
генерала лицо и его решительные серые глаза воздерживали ее от
действий. Она в бессильном бешенстве закричала на мужа.
На другой день, едва лишь встало солнце, как вдруг мне докладывают, что на границе соседней губернии ожидает меня
генерал Горячкин, для совокупных
действий по сему же делу, так как вредный тот червь производил свои опустошения и в смежности.
Я не стану описывать
действий депутации, на которую возложено было приглашение
генерала к прощальному обеду. Ничего замечательного при этом не произошло, кроме того, что отъезжающий прослезился и заверил депутацию, что будет непременно. Приступлю прямо к описанию торжественных минут прощанья.
В ожидании закуски образовался непринужденный разговор;
генерал в особенности одобрял
действия наших войск и настаивал на том, чтобы зло пресечь в самом корне.
Генерал-майор Траубенберг пошел им навстречу с войском и пушками, приказывая разойтиться; но ни его повеления, ни увещания войскового атамана не имели никакого
действия.
Полковник Бибиков, отряженный из Казани с четырьмя гренадерскими ротами и одним эскадроном гусар на подкрепление генерал-майора Фреймана, стоявшего в Бугульме безо всякого
действия, пошел на Заинск, коего семидесятилетний комендант, капитан Мертвецов, принял с честью шайку разбойников, сдав им начальство над городом.
Слово за слово,
генералы так обиделись, что прицепили палаши, взяли каски и ушли. Псокоп остался победителем, но поминовенная закуска расстроилась. Как ни упрашивал казначей-распорядитель еще и еще раз помянуть покойного, строптивость Прокопа произвела свое
действие. Чиновники боялись, что он начнет придираться и, пожалуй, даже не отступит перед словом"прохвосты". Мало-помалу зала пустела, и не более как через полчаса мы остались с Прокопом вдвоем.
— Не всякий? — повторил насмешливо Хмурин. — Я даже… не для огласки это будь молвлено…
генерала было одного «оскорбил
действием», — прибавил он, видимо, зная все юридические термины из новой судебной практики и сильно их не любя.
Утомленный продолжительностью и полнейшею бесплодностью всех этих переговоров,
генерал почти безнадежно махнул рукой и ушел на некоторое время в горницу освежиться от только что вынесенных впечатлений и сообразить возможность и характер дальнейших своих
действий.
Небо умилостивлялось над
генералом, и старые связи его старой тещи еще возымели свое
действие. В Петербурге о Копцевиче напоминали вовремя и кстати, и в ноябре
генерал получил приглашение вступить в службу и назначен был служить в Петербурге (командиром корпуса внутренней стражи). Разумеется, дом исполнился радости: осеннее сидение в деревне среди раскисшего малороссийского чернозема кончилось, и началась опять настоящая, разумная жизнь с барабанами, флейтами, значками и проч.
Указом 12 января 1737 года повелевалось командировать к армии Миниха, расположенной на Украине, с каждого гвардейского полка по батальону, а начальником всего гвардейского отряда, к составу которого были причислены три роты конной гвардии, назначен генерал-майор лейб-гвардии Измайловского полка подполковник и генерал-адъютант Густав Бирон. Счастье и успех сопровождали его в войне с турками, он только один раз приезжал в Петербург, но вскоре возвратился обратно на театр военных
действий.
Семидесятилетний герой начал военные
действия с быстротою, отличавшей все его подвиги. Отрядив часть войска для овладения крепостями, находившимися в руках французов, Александр Васильевич сам пошел против неприятельской армии, бывшей под началом
генерала Моро.
Тогда Голицын рассказал о своем свидании с Гагариным и о предположении созвать сенаторов в чрезвычайное собрание, добавив, что если сенат не решится ни на какое
действие, то он, генерал-губернатор, думает привести к присяге, по крайней мере, губернаторских чиновников.
Выехавший навстречу Александру Васильевичу в Виченцу
генерал квартирмейстер армии маркиз де Шателер старался, докладывая ему дорогой о расположении войск, выпытывать от него план предстоящих
действий, но Суворов, слушая его, говорил только...
Одним из особенно горячо возражавших против высказанного Александром Васильевичем общего плана будущих военных
действий был австрийский
генерал Меллас.
Александр Васильевич Суворов, утвердившись между тем со своим полком в Люблине — городке, составлявшем средоточие между Польшею и Литвою, — начал свои
действия против конфедератов. Подобно орлу высматривал он с вершины добычу и налетал на нее со всего размаху. Где только появлялись партии конфедератов,
генерал Суворов — он получил генеральский чин в 1770 году, после двадцатичетырехлетней примерной службы — шел туда форсированым маршем и, не дав им опомниться, нападал, разбивал и возвращался в Люблин.
Он был в запечатанном конверте, с собственноручною подписью государя: «Хранить в Успенском соборе с государственными актами до востребования моего, а в случае моей кончины открыть московскому епархиальному архиерею и московскому генерал-губернатору в Успенском соборе прежде всякого другого
действия».
Генерал Орлов стал объяснять ему
действие лекарств. Поселянин стал спорить.
Во все это время продолжения военных
действий с 1769 по 1774 год Григорий Александрович командовал отдельным отрядом и участвовал в сражениях при Фокшанах, Ларге, Кагуле, при осаде Силистрии и за свою распорядительность и личную храбрости получил чин генерал-поручика и ордена святой Анны I степени и Святого Георгия 3-го класса.
В этом же 1760 году Василий Иванович Суворов, находившийся по случаю открывшихся военных
действий в Петербурге, был отправлен за границу для устройства продовольствия армии во время похода и поручение это исполнил, видимо, очень успешно, потому что назначен сенатором, а в декабре губернатором занятого королевства Прусского, на место
генерала Корфа.
Хотя оба императора назначили главнокомандующим союзной армии Кутузова, но распоряжались всеми
действиями, составляли планы и отдавали распоряжения австрийские
генералы и особенно неспособный Вейротер.
Австрийцы имели свои понятия о войне, считали выработанными военные правила непреложными, а на русских смотрели, как на недозрелых еще для высших военных соображений, почему, например, хвалили Кутузова, как полководца, но находили нужным руководить его
действиями; с другой стороны, сам император Александр думал, что, воюя такое продолжительное время с Наполеоном, австрийцы лучше русских могли изучить образ войны с ним, и, считая себя в этой кампании только союзником Австрии, находил более приличным, чтобы главными деятелями в ней были австрийский
генералы.
Не желая назначить главнокомандующим союзной армии Кутузова и не желая, с другой стороны, обидеть его назначением
генерала Маака, австрийское правительство поручило армию двадцатичетырехлетнему брату императора, но с тем, чтобы всем распоряжался
генерал Маак; бланковые подписи императора делали его самостоятельным: он мог не стесняться
действиями и поступать по своему усмотрению, но Маак был человек неспособный, и сами немцы говорили, что имя его (Maakah) по-еврейски значит поражение.
Бенигсен, великий князь и герой генерал-адъютантов остаются при армии с тем, чтобы следить за
действиями главнокомандующего и возбуждать его к энергии, и Барклай, еще менее чувствуя себя свободным под глазами всех этих глаз государевых, делается еще осторожнее для решительных
действий и избегает сражения.
Но отправляя его,
генерал, поминая безумный поступок Пети в Вяземском сражении, где Петя, вместо того чтоб ехать дорогой туда, куда он был послан, поскакал в цепь под огонь французов и выстрелил там два раза из своего пистолета, отправляя его,
генерал именно запретил Пете участвовать в каких бы то ни было
действиях Денисова.
«Князь Михаил Иларионович! С 29-го августа не имею я никаких донесений от вас. Между тем от 1-го сентября получил я через Ярославль, от Московского главнокомандующего, печальное извещение, что вы решились с армиею оставить Москву. Вы сами можете вообразить
действие, какое произвело на меня это известие, а молчание ваше усугубляет мое удивление. Я отправляю с сим генерал-адъютанта князя Волконского, дабы узнать от вас о положении армии и о побудивших вас причинах к столь печальной решимости».